Святой Николай Японский о буддизме

Последнее обновление:
20.Апреля.2010, 10:22

Святой равноапостольный архиепископ Николай (Касаткин; 1836–1912) – выдающийся русский миссионер в Японии, где он трудился более 50 лет; основатель Японской Православной Церкви. Из десятков тысяч японцев, обращенных в Православие благодаря его трудам, значительную часть составляли буддисты, и в числе его помощников были бывшие буддистские монахи ("бонзы"), как, например, Павел Савабе. Изучение буддизма святитель совершил в первые восемь лет своего пребывания в стране, когда, по его собственным словам, он "старался со всей тщательностью изучить японскую историю, религию и дух японского народа" 

Святитель Николай предложил целостный очерк буддизма в своей работе "Япония с точки зрения христианской миссии", опубликованной в 1869 году. Это было самое первое описание японского буддизма, которое стало доступно русскоязычному читателю. Из этого очерка видно, что автор изучил буддизм довольно основательно, но, по понятным причинам, ограничиваясь японским материалом.

Если архиепископ Нил, знакомясь с буддизмом на бурятском материале, видел в нем лишь одну из разновидностей язычества, то святитель Николай дает этому учению гораздо более высокую оценку. Он определяет буддизм как "лучшую из языческих религий, геркулесовы столбы человеческих усилий составить себе религию, руководствуясь теми темными остатками богооткровенных истин, которые сохранились у народов после рассеяния вавилонского" [2].

Буддизм нарек японским богам свои имена, принял их под этими именами в свои храмы и зажил роскошно в Японии

Обстоятельно изучив его, святитель Николай, тем не менее, не испытывал интереса к буддизму как таковому и рассматривал его исключительно с практической миссионерской точки зрения. Такой взгляд позволил ему заметить то, на что другие исследователи буддизма и полемисты не обращали внимания. В частности, на миссионерские методы буддизма. Святитель упоминает о "гибкости буддизма и способности его приноровляться к обычаям страны, куда он является" [3]. В качестве иллюстрации автор указывает, что, по буддистским верованиям, будды и бодхисатвы клялись "рождаться в разных невежественных странах для привлечения их к спасению"    [4]. Это позволяло буддистам объявить Аматерасу и других японских богов воплощениями будд и бодхисатв, предпринятыми для того, чтобы "приготовить его к восприятию истинного учения буддизма… Таким образом буддизм нарек японским богам свои имена, принял их под этими именами в свои храмы и зажил роскошно в Японии"    [5].

Описывая вероучение буддизма, святитель Николай появление каждого его характерного элемента выводит из естественных причин – исторических, культурных и психологических обстоятельств. Например, объясняя успехи распространения буддизма на раннем этапе, святитель пишет: "Буддизм, возникший на почве Индии как противодействие браминской кастности и угнетению низших классов высшими, был в этом отношении проповедью духовного равенства и любви в языческом мире; с другой стороны, как проповедь человека, из наследника престола сделавшегося нищим, он явился проповедью суетности всего земного, нестяжательности и нищенства"[6].

Эта лестница, идущая от человека вверх, ведет к состоянию будды; но почему же не продолжить ее и вниз? И вот… весь животный мир отождествляется с буддой…

Указывая на отсутствие в буддизме учения о Боге Творце, святитель объясняет это тем, что в индийской среде того времени не было предпосылок для познания этой истины и, "явившись на почве браминского пантеизма, буддизм оказался бессильным отрешиться от него". Говоря о том, почему самого Будду нельзя отождествлять с Богом, он пишет: "Правда, Будда является с чертами, свойственными Богу, но вместе с тем таких, как он, будд бесконечное множество, и каждый из них дошел до этого блаженного состояния своими заслугами; каждому человеку, в свою очередь, предстоит рядом множества градаций выродиться в будду. Эта лестница, идущая от человека вверх, ведет к состоянию будды; но почему же не продолжить ее и вниз? И вот… весь животный мир отождествляется с буддой; мало того, лестница простирается еще ниже: изобретаются разных степеней ады, населяются живыми существами и тоже ставятся в связь с буддой… Таким образом небесный, земной и преисподний миры являются огромной лабораторией, в которой бесчисленные роды существ кишат, рождаются, перерождаются и, в конце концов, все делаются буддами"    [7].

Появление учения о переселении душ святитель Николай объяснял "непониманием природы и ее отношений к человеку и бессознательного сострадания к низшим существам" [8]. А из стремления восточного человека к покою и бездеятельности святитель выводит практику медитаций, направленных на изменение сознания: "Мысли тоже могут иногда или причинять огорчение, или волновать: поэтому еще лучше, если они как бы останавливаются и замирают в своем течении, если, одним словом, человек погружается в бесчувствие, в бессознательность; тогда он погружается в ничто, но в этом-то погружении и есть целостное существование человека. Такое бессознательное спокойное состояние называется созерцанием; ему приписываются высокие качества непосредственного ведения всего и сила управлять всем, так как в этом состоянии человек, отрешась от себя, сливается в одно со всем и может владеть тем, с чем слит. Это состояние поставляется целью всех и всего; будды потому и будды, что достигли возможности во всякое время погрузиться в это состояние, и оно считается их высочайшим блаженством"    [9].

Сообщается также, что "буддизм сочинил для своих последователей правила нравственности, поражающие иногда своей чистотой и строгостью, иногда своей чудовищностью; сочинил также чудовищные и самые невероятные легенды и чудеса" [10].

Святитель описывает наиболее важные школы японского буддизма. Первой среди них он указывает школу дзенсю, или дзен, которая, "как секта, перешедшая из Китая, любит хвалиться своим правоверием, своей неиспорченностью". Он определяет учение дзен как "проповедь самоумерщвления ради достижения способности созерцания" и подчеркивает, что "здесь человек берет на себя своими силами, лишь по примеру Будды, а не при содействии его, достигнуть высшего блаженства" и должен упражняться в медитациях и соблюдать "строгие предписания касательно пищи и внешнего поведения"[11].

Святитель Николай верно подметил характерную для дзэн направленность на йогическую практику, однако не отразил такой характерной особенности учения, как передача состояния "пробуждения" непосредственно от учителя к ученику "без наставлений в устной или письменной форме"[12].

Критикуя дзенсю, святитель Николай замечает, что предложенная ею методика в полной мере невыполнима и неприменима для обычных людей. Ему известно, что лишь в некоторых буддистских монастырях в течение нескольких дней в году практика дзен исполняется в полном виде, притом часто монахи просто засыпают в процессе медитаций.

Будь человек страшным злодеем, но скажи только раз: “поклоняюсь будде Амиде” – и он спасен

Вторая школа японского буддизма, которую упоминает святитель Николай, – монтосю. Он определяет ее как совершенно противоположную дзенсю. Она "отбросила весь буддийский аскетизм и ухватилась лишь за идею любви будды к миру. Здесь о самоумерщвлении и помину нет: сами бонзы женятся и едят мясо… все подвиги человечества представляются ничтожными… Будь человек страшным злодеем, но скажи только раз: “поклоняюсь будде Амиде” – и он спасен. Учение о любвеобилии будды, готовности спасать человека по первому призыву, о недостаточности собственных сил человека для спасения невольно изумляет; слушая в храме иную проповедь, можно забыться и подумать, что слышишь христианского проповедника. Уж не от христиан ли заимствовано это учение? Но при исследовании оказывается, что оно составляет лишь развитие идеи об искупительной миссии будды. Но при этом возвышенном учении о любви будды к миру сам будда нисколько не изменяется: он остается тем же мифически безобразным и невероятным лицом". Критикуя эту школу, святитель Николай пишет, что она "принесла Японии гораздо более зла, чем все другие секты" [13]. "Никто не подумал, сколь страшна может быть в устах бонз фраза: “Сколько ни греши, скажи только: наму Амида буцу, – и тебе все прощено”. В XVI веке бонзы монтосю двигали целым армиями… и производили страшные битвы, страшные грабительства и опустошения" [14].

Третья школа японского буддизма – хоккэсю    [15], которую святитель Николай определяет как "дань хвалы и удивления японцев одному молитвеннику", под которым подразумевается "Лотосовая сутра". Он пишет, что основной ее идеей является то, что "все люди сделаются буддами, и это учение до того важно, что стоит только назвать имя молитвенника, в котором оно изложено, и человек спасен".

Указанные мотивы действительно характерны для "Лотосовой сутры", например в XVIII главе написано, что если кто-то направится в монастырь, желая услышать ее, "и будет хотя бы мгновение слушать, то после этого он возродится среди богов" [16]. Что касается представления о "всеспасительности", то в конце VI главы сутры говорится, что "каждый станет буддой", но, судя по контексту, речь идет все-таки о тех, кто следует учению, изложенному в "Лотосовой сутре". Впрочем, в тексте многократно говорится об уловках "лжи во спасение", которыми пользуется Будда для привлечения к своему учению (и, соответственно, для спасения) людей, которые сами по себе не были бы заинтересованы в нем.

Трое будд для подтверждения истины высунули языки, которые оказались до того длинными, что пронзили десять тысяч мировых сфер…

Критикуя учение хоккэсю, святитель пишет, что "молитвенник наполнен описанием нелепых чудес вроде следующего: к будде, когда он преподавал это учение, прилетели с неба два другие будды… сидят они рядком, и живой будда проповедует. Когда он высказался, ученики, естественно, были ошеломлены… Трое будд для подтверждения истины высунули языки, которые оказались до того длинными, что пронзили десять тысяч мировых сфер; в таком положении они просидели перед учениками десять тысяч лет; затем втянули языки обратно и крякнули все разом, от чего потряслись все миры… Могли ли после этого сомневаться слушатели и можно ли не обожать книгу, учение которой засвидетельствовано такими чудесами?" [17].

Указанный эпизод находится в XXI главе "Лотосовой сутры" [18] и пересказан святителем Николаем почти дословно. После него также Кожевников приводил этот рассказ как пример нелепых сказаний о чудесах в буддистских текстах. В другом месте святой Николай пишет, что "в буддизме поражают иногда толстые молитвенники, наполненные не чем иным, как похвалами заглавию этих же самых молитвенников" [19]. Действительно, большинство гат "Лотосовой сутры" содержат восхваления в ее адрес.

Само появление разнообразных сект в японском буддизме святитель объяснял тем, что японцам буддизм пришелся не вполне по духу, и они старались создать такие его версии, которые бы более подходили им. Описывая взаимоотношения разных школ японского буддизма, святитель Николай пишет, что "каждая из сект опирается на незыблемом для буддиста основании: каждая имеет свои символические книги в каноне священной буддийской литературы. Эта литература так обширна и разнообразна, что в ней есть книги совершенно противоположные одна другой. Это как нельзя лучше обнаруживает происхождение буддийской литературы от многочисленных авторов, часто враждебных друг другу; но каждый автор, стараясь придать вес своему произведению, озаботился приписать его будде… Таким образом, на основании одного и того же учения будды можно воздвигать самые противоречащие секты, и никто не смеет укорить за это, так как каждая секта укажет на непререкаемый довод в священной книге" [20].

Помимо апеллирования к текстам, основоположники и последователи различных школ, как сообщает святитель, активно ссылались на видения и чудеса, по поводу которых он замечает: "Нет возможности перечислить всех выдуманных чудес, снов, песен, богов. Все секты наперерыв одна перед другой стараются щеголять чудесами, одни других нелепее, одни других фантастичнее. Наглость дошла до того, что указывают чудеса там, где каждый собственными глазами может видеть, что чуда нет… Бонзы до того привыкли к выдумкам и обманам, что расточают их даже там, где нет в них никакой нужды: я читал одно жизнеописание будды, где автор преблагочестиво уверяет, что за матерью будды в приданое даны были, между прочим, семь полных возов “голландских редкостей”, а когда она забеременела буддой, то другая жена царя из зависти, чтобы убить в ней младенца, обратилась к одному из христиан, которые, как известно, все колдуны, чтобы при помощи его волхвований испортить свою соперницу" [21].

Японцы своим "нерасположением к рабству и неимением его в стране обязаны учению буддизма о равенстве и братстве всех людей".

На этом завершается краткий очерк японского буддизма в статье "Япония с точки зрения христианской миссии". В другой статье "Япония и Россия" святитель пишет, что "буддизм – самая глубокая из языческих религий", и японцы своим "нерасположением к рабству и неимением его в стране обязаны учению буддизма о равенстве и братстве всех людей"    [22].

Дополняют представление об отношении святителя Николая к буддизму выдержки из его дневников. Здесь также на характер наблюдений накладывает отпечаток то, что они сделаны миссионером-практиком.

Так, например, широко освещается тема противления христианству со стороны буддистских священнослужителей Японии. Их святитель прямо называет "врагами Православия", которые "не упускают везде и во всех случаях пользоваться обстоятельствами, чтоб тревожить православных и ослаблять Православие, что им, однако, пока нигде не удается" [23].

"Бонзы в проповедях ругают христианство на чем свет стоит, выражая, однако, и в этом не более как свою растерянность и в конфузе незнание, что делать" (II, 205). Катехизатор "Павел Окамура рассказывает, что к нему часто приходят переодетые бонзы расспрашивать о христианстве, но потом пользуются полученными сведениями лишь для того, чтобы извращать их и делать пищей злословия. Около [катехизатора] Мацуда бонзы завели регулярные собрания и всегда невыносимо хулят христианство и запрещают слушать его, что, впрочем, по словам Мацуда, приводит к совершенно противоположным результатам, – возбужденное любопытство, напротив, побуждает приходить спрашивать о христианстве" (II, 223).