Кризис для России. Внешние причины кризиса и их возможные последствия.

 Наши официальные деятели дают ответы образные и живописные, среди которых, например, «не надо умничать» — весьма умеренный ответ. Эмоции обеих сторон понятны, но вопрос остается: действительно ли мы так низко пали в результате известных политических событий? Поскольку кризис на фондовом рынке начался сразу после военного противостояния с Грузией, есть большое искушение связать два этих события напрямую — как простую причину и незамысловатое следствие. Но все, конечно же, сложнее. Факторов кризиса несколько, каждый тянет на крупную неприятность, а все вместе — то ли на непростительный просчет, то ли на большое невезение. Итак, что мы имеем — загибаем пальцы:

 

 

Во-первых, финансовый кризис — реальность последних нескольких месяцев. Его углубление было ожидаемо, хотя степень неизвестна. И наши финансовые власти к нему готовились. При этом они вряд ли нуждались в провокациях, когда неожиданно сработал пресловутый человеческий фактор. В один прекрасный день эмоциональный Путин публично предложил разобраться с «Мечел», и бизнес-публика организованно услышала в этом большой привет от «Юкоса». Тогда многие представители деловых кругов, играющие на рынке, стали оперативно выводить деньги из страны, и относительно стабильный рынок впервые присел. Странно, что Путин не просчитал такой реакции — она была предсказуема. Но, как бы там ни было, вопрос решили. Осадок, впрочем, остался. И когда вслед за этим событием цена за нефтяной баррель стала предательски подтаивать, эффекты двух факторов объединились. Что значат для нас нефть и газ понятно каждому школьнику. Дифференцированная экономика по-прежнему лишь благое пожелание, а цена за баррель — это и есть подлинная цена всех наших амбиций, как экономических, так и политических. Не будет нефтеденег в казне — не будет никакого привлекательного рынка, поскольку немедленно упадут доходы и, стало быть, платежеспособный спрос населения. Что делают в этом случае равнодушные ко всему, кроме себя, деньги?... Правильно, они бегут прочь отсюда, вон и долой. 

 

И тут появляется собственно грузинский фактор — третий по счету. Сам по себе для экономики фактор этот был неприятен, но, как и первые два, не мог привести к катастрофе. Катастрофа — это когда весь честной мир, которому мы продаем наши горячительные ресурсы, в целях назидания и воспитания отказывается покупать «наше национальное все». Но такое не ожидаемо. Однако вкупе с хронической перепуганностью инвесторов, а также падением нефтяных фьючерсов, рынок почувствовал себя во власти паники. Очень скоро стало понятно, что кризис носит временный для страны характер, поскольку никаких санкций европейские партнеры принимать не собираются… Но тогда грянул четвертый залп — падение американских и европейских фондовых индексов. И здесь надо иметь в виду следующее. Пресловутый дефолт 98 года пришел в Россию после обрушения азиатских фондовых рынков, сейчас отечественный рынок содрогается от негатива, идущего с Запада. Россия между тем не обрела финансовой устойчивости, характерной для развитых стран, кроме того, она по-прежнему чрезмерно зависит от продажи сырья. Всякий раз, когда на Западе рынки ощущают опасные толчки, деньги начинают бежать из России. Несмотря на все заклинания и мантры финансовых властей об «островке стабильности». Наш рынок — лакомое местечко для ветреных финансовых спекулянтов — а они продолжают воспринимать Россию как зону рисков и, не раздумывая, покидают ненадежный корабль. 

 

Так все это и случилось: накатились четыре мощных разрушительных волны, превратились в ураган-бедствие, — и рынок практически смыло. По официальным сведениям, с начала возникновения военного конфликта из России ушло 7 млрд. $, по неофициальным — 25 млрд. Это — краткосрочный эффект. Какими будут среднесрочные последствия? Прежде всего, какая-то часть населения, не очень значительная, потеряет свои вложения в ценные бумаги. Куда более существенными окажутся проблемы, связанные с инвестиционным климатом. Уже очевидно, что крупные компании прибегли и будут прибегать дальше к выкупу своих бумаг, чтобы как-то спасти положение и помочь их курсу удержаться на плаву. Это значит, что средств, туда направленных, не досчитаются планируемые скважины и прочие необходимости. Очевидно также, что множество компаний в условиях финансового кризиса не получат привычного уровня инвестиций от зарубежных толстосумов — их свободные капиталы будут направлены в более тихие гавани. Инвестиционная диета, не исключено, что и инвестиционный голод, будут нарастать постепенно. То есть, мы имеем кризис с отложенным результатом — с постепенным снижением роста ВВП. Однако радикально снизиться он сможет только в том случае, если резко упадет цена на нефть. Резко — это ниже 70 $ за баррель, именно с ориентиром на эти цифры сверстан бездефицитный бюджет. Неизбежной в этом случае становится уменьшение возможностей экспорта и ослабление рубля. Наконец, есть еще один серьезный вопрос — наша банковская система. Не возникнет ли проблем с заимствованиями? Скорее всего, да — при очень высоком в кризисных условиях взаимном недоверии контрагентов и общих проблемах с ликвидностью. Кроме того, совершенно неизвестно, как поведут себя вкладчики, хорошо помнящие 1998 год - они могут отреагировать массовым выведением своих кровных из банков. 

 

Таким образом, хотя кризис нельзя считать концом света, всю нашу экономику и социальную жизнь он перестроит значительно. Очевидно, что тучные года остались в прошлом. Впереди — сбережение и турбулентность. Будет трудно и интересно.